Дмитрий Черных: Я наконец-то стал народным артистом

О себе он говорит как о счастливом человеке, которому сам же и завидует: успел поработать в одном из лучших театров России, создал один из лучших музыкальных коллективов в той же России. Врёт или нет, но уверяет, что ему не отказала ни одна девушка.
Он умеет делать музыкальные инструменты и играть на них, легко отбивать чечётку на ходулях и просто дарить людям хорошее настроение. Актёр, клоун, музыкант, создатель и руководитель «Продюсерского центра Дмитрия Черных», куда входит несколько творческих проектов («Институт хорошего настроения», барабанное шоу «Выкидоны», «Comic Jazz Babel», театр теней, школа-студия и другие) Дмитрий Черных своей профессией называет искусство удивлять людей.

– Дима, хочешь ты этого или не хочешь, но и сегодня твоё имя ассоциируется с театром АТХ. Скажи, в твоей нынешней деятельности АТХ по-прежнему бренд или клеймо, от которого невозможно избавиться?

– АТХ – моя творческая родина, самое интересное место творческой деятельности. Это как большая любовь, которая по ряду причин заканчивается. Я горжусь тем временем, любуюсь тем временем. Мы посвятили АТХ свои жизнь, юность. Когда театра не стало, пришлось перестраиваться.

–Перестраивались по-разному: кто-то пришёл к богу…

– Кто-то НЕ пришёл.

– Ты НЕ?

– Сложный это вопрос. Давай не будем его поднимать.

– Ну, хорошо. Кто-то уехал в Москву в попытках найти работу в столичных театрах или съёмках в сериале. Ты остался в Саратове…

– Я тоже снимался, что ты говоришь-то?

– Причём в том же самом сериале.

– Да, «Парижане». И я там лучший, ты фильм-то видела? Фильм – говно, а я – красавец!

– Но тем не менее ты остался в Саратове. Не нашёл себя в Москве?

– А что там искать? Там единственное прибежище для актёров – Театр Петра Фоменко. Больше там бежать некуда. А творческая родина может быть и в Саратове. Старая поговорка: не место красит человека…

– Не было мыслей, что жизнь кончена?

– Знаешь, самые трагичные периоды в жизни творческого человека всегда очень красивые. В это время пишешь, например, самую красивую музыку, что я и делал два года. Конечно, непростой был период. И перекличка «Академии театральных художеств» с «Институтом хорошего настроения», видимо, неслучайна.

– Вы, насколько, я поняла, отслеживаете судьбу друг друга?

– Я специально нет. Но если приезжаю в Москву, как не попить вискаря с Иваном Ивановичем (Иван Верховых – художественный руководитель и режиссёр театра АТХ, ныне артист и режиссёр театра «Мастерская Петра Фоменко». –Прим. авт.)? Конечно же, и в театр хожу по возможности.

– Например, Лену Блохину видел в драме?

– Сама формулировка «Блохину видел в драме?» – это же пошло. Не надо только это писать. Меня и так Гриша Аредаков упрекает: «Ты что, не понимаешь, что я строю академический театр?»

– А ты, значит, такой агрессивный?

– Да ты что! Какой я агрессивный? У меня ни сил, ни здоровья на это нет. Сижу не вякаю, арендую помещение, плачу своевременно, наученный горьким опытом АТХ. Тогда нас приглашали выступать друзья, а муниципалитет должен был оплачивать аренду. Месяц, два, три не платит – нас выселяют.

– Сейчас ваш проект живёт без какого-либо постороннего участия?

– Всё, что мы делаем, – это я. Мои деньги, мои силы. Я счастлив. У нас, например, есть школа-студия с огромным количеством направлений, мы даём знания огромному числу людей.

– Но театр АТХ был страшно модным трендом, как сейчас говорят.

– А мы и сейчас модный тренд. Только сейчас мы работаем за деньги. К сожалению, городские чиновники, отвечающие за культуру, сохранили старые традиции: они никогда не знают, что приличного происходит в городе. Потому что всё приличное вынуждено выживать.

Я тебе больше скажу: если АТХ тогда было тяжело существовать, несмотря на духовные ресурсы, присущие тому времени, несмотря на помощников, которые хотя бы на какое-то время могли бесплатно предоставить помещение, то сейчас это было бы просто нереально.

Наш «Институт хорошего настроения» – единственный коллектив, который выживает сам, без какой-либо поддержки, и арендует огромное для театра помещение в 186 квадратных метров. Тот же Фестиваль воздушных змеев (благотворительная акция в поддержку людей с ограниченными возможностями), в котором приняли участие 300 инвалидов и 3000 горожан, я провёл за собственный счёт.

– Тебе, наверное, приходилось слышать: вот, мол, некогда гениальный актёр некогда гениального АТХ Дмитрий Черных…

– Что значит «некогда гениальный»? Я гениальный, Лен. Я открыл с того времени в себе ещё много других талантов.

– Я всё-таки продолжу фразу: некогда гениальный актёр некогда гениального АТХ сегодня на ходулях по проспекту ходит…

– Ха! Так могут только неумные люди говорить. Во-первых, то, чем я сегодня занимаюсь, называется «уличный театр». Но это не тот вариант, когда у людей нет помещения и они начинают придумывать свободную форму. Нет, у нас, как я уже сказал, есть помещение. Но мне на самом деле очень нравится уличный театр. Зарабатывать деньги, делая что-то очень красивое (чтобы тебя не тошнило от твоей работы), невероятно сложно, но мы это делаем.

– А нет напрягов с публикой? Я не спрашиваю, устраиваешь ли ты публику: тебя публика устраивает?

– Понимаешь, это в обычном театре есть возможность деградировать, в уличном театре это невозможно. Как в старые добрые времена, тебя могут как щедро вознаградить, так и вылить кучу негатива. И потом, люди все – потенциально красивые, внутренне умные. Это мотивация, чтобы даже не прощать хамство людей, а уметь работать с людьми. Мне кажется, только добрые люди могут работать в уличном театре. И вот сейчас я наконец-то стал по-настоящему народным артистом!

– Что-то пришлось в себе изменить? Всё-таки в АТХ ходила подготовленная публика – образованием, воспитанием…

– Я бы сейчас с удовольствием работал в таком театре, как АТХ. Но, во-первых, Иван Верховых в своём роде единственно гениальный человек, сумевший создать такой театр. Во-вторых, мне трудно сейчас представить, чтобы в такой театр, где нет денег, бежали работать актёры, которым надо содержать семьи. Мы это проходили. Я был гениальным актёром АТХ, но у меня не было зубов, потому что мне не на что было их вставить.

А ты мне говоришь про такие звёздные амбиции, имея которые, я должен был остаться один, зарыться в угол, пить водку и дрочить на те времена… Ты помнишь музыку к сказке «Правда, мы будем всегда?» Хорошая музыка была? Я написал. И инструменты, на которых играл, делал собственными руками. И вот театра АТХ не стало, а инструменты остались, и с них началась новая история. И если ты всё это время спрашивала о том, сломался ли я, отвечу: нет, не сломался.

– То, что ты не склонен жалеть себя, я поняла. Существует ещё одна точка зрения: мол, Черных отказался от высокого искусства и пошёл бабло зашибать. Много зашибаешь?

– Нормально. И всё бабло, которое зашибаю, трачу на те же самые проекты, костюмы, инструменты, станки, аренду помещения. А это немалые затраты. И люди приходят, смотрят то, что мы делаем, и говорят: это очень умно. Мы лауреаты различных фестивалей, где создаём планку в каких-то областях российского искусства. Нам пытаются подражать. Мы лучшие.

Да, мы и на свадьбах выступаем. Угадай, как можно барабанную музыку играть на свадьбе? Я это делаю, потому что придумываю, как это можно тонко и умно подать. И в результате выходит, что мы несём искусство в массы, только таким очень сложным путём. Как можно, например, исполнить «Владимирский централ» в джазовой манере или «Обручальное кольцо» на музыку Стинга? За это и убить могут. А у нас получается. Потому что нам удаётся найти ту форму, которая интересна людям, ту слабинку, то мягкое место в их сердцах, которое заставляет эти сердца трепетать.

Нас приглашают, потому что это ни на что не похоже, потому что я знаю про свадьбу всё. Потому что тупой свадебный формат мы рушим изнутри. Люди могут не понимать, что во время свадьбы прозвучали и классика, и джаз, и французский рэп... Но они испытывают кайф. И такая эклектика их не напрягает.

– Не мелко гениальному Черных на свадьбах лабать?

– Да чем мелко-то? Знакомая из одного министерства мне как-то сказала: «Ну, понятно, ты на свадьбах работаешь. Не волнуйся, я никому не скажу». Мне так стыдно за неё было. Потому что это так вульгарно, так неумно. Что я должен был ответить? Что тоже никому не скажу о том, что она в министерстве работает? Там, получается, работать не стыдно? А чем плохо ходить веселить людей?

Я делаю всё то же самое искусство – что на сцене, что без сцены. И что, Черных на сцене – гений, а в роли ведущего – бездарь? Ван Гог так красиво писал, потому что так сильно отделил себя от остальных? Или потому что он любил это до не могу? Моя любимая поговорка: можешь не играть (имеется в виду и музыка, и театр) – не играй.

Я тебе уже сказал, это тонкая грань – уметь выживать и работать так, чтобы тебя от этой работы не тошнило. Всегда можно сделать проще, и этого будет достаточно. Но я не могу. Всегда делаю лучше, чем можно бы… У меня чечётку отбивают прекрасные музыканты, в прошлом педагоги консерватории. Как такого человека можно заставить работать, если ему это не нравится? Это такой дефицит. А у меня работают, сочетая в себе как минимум и актёра, и клоуна, и музыканта. Потому что сегодня одного дарования – того же умения прекрасно владеть инструментом – недостаточно. Этим никого не удивишь. Люди начинают понимать, что такое профессия – удивлять людей. Это и есть наша профессия.

– Это же можно сказать о цирке.

– Можно. Только цирк уже давно никого не удивляет. Наоборот, всё очень понятно и ожидаемо.

– А чем сегодня можно удивить?

– Наши спектакли – это и цирк, и кино, и клоунада, и театр. Вот спроси: искусство – оно для чего? Вопрос ответственности режиссёра, который делает спектакль, не звучал давно. Так же как от добра осталось одно слово. Слово есть, а кто добро делает? Сектор доброты стал уж очень узким. Всё, что я делаю (шоу-группа «Выкидоны», «Comic Jazz Babel»), – это всё доброе. Названия проекта «Институт хорошего настроения» или спектакля «Заговор на фатальное счастье» говорят сами за себя. Конфликтов, трагедий и так полно в жизни, поэтому я предпочитаю делать обратное.

Ты празднование 1-го Мая помнишь, когда все шли по городу со счастливыми лицами? Вот я после Фестиваля воздушных змеев, когда финансово залетел по самое не хочу, оставшись в долгах, с таким же лицом стоял и чувствовал, как у меня рот растягивается в счастливой улыбке. А знаешь, почему? Потому что, когда мы делали этого здорового змея (три на пять метров), некоторые думали, что он не полетит. А он полетел. И так в моей жизни всё. В театр АТХ никто не верил, а он летел, в «Выкидоны», «Институт хорошего настроения» не верили. А они летят. И ради этого, может быть, стоит и в долги влезать.

– А почему такой дефицит добра в обществе?

– Это ты у меня спрашиваешь? Ты лучше к Медведеву, Путину и ко всем предыдущим обратись. Люди вынуждены жить в той данности, которая у них есть. Мысль, которая возникает в голове, зависит от той ситуации, в которую общество поставлено. Люди не виноваты в том, что доброты мало. Как можно во время войны быть лапочкой, если бомбы вокруг летят?

– А летят?

– У меня есть хороший знакомый, который говорит: «Дима, дальше не будет лучше, дальше будет только хуже». При этом он законченный оптимист, но на фоне вот такого негатива.

– Может, потому что мы дальше только стареем?

– Нет. Я человек такой, что пессимизм – не для меня. Ну, поищи ты мужика, который в 47 лет будет отбивать чечётку на ходулях и радоваться при этом! Прошлым летом освоил уницикл – одноколёсный велосипед. Найдёшь ещё такого дурака? Я настолько счастливый человек, что сам себе завидую. Всё, что мне хочется, мне легко даётся. В одном из лучших театров России поработал, в кино поснимался, один из лучших музыкальных коллективов России создал. Не было ни одной женщины, которую я хотел и которая бы мне отказала. Как-то придумал рассказ, который закончил так: знаете, почему я люблю смотреть на себя голого в зеркало? Потому что там не я. Вот она, сила искусства!

– Ну и кто же там? И какой ты?

– Какой? Все девушки говорят мне, что я красивый. А ведь на самом деле я страшный.

– А по-моему, так действительно красивый.

– Ну вот видишь! Вот ведь какая фигня.