Невидимые миру инвалиды,

На очередном заседании правительства области министр социального развития Лариса Колязина заявила, что общее число инвалидов в Саратовской области снизилось на 5%. Эта цифра была озвучена не просто так: на заседании обсуждали социальную реабилитацию инвалидов. Это 70 лет назад о таком явлении никто понятия не имел, а сейчас – да, отсюда, видимо, и успехи. Но если поближе познакомиться хотя бы с одним человеком, кто по состоянию здоровья вынужден проходить все круги ада с нашей медико-социальной экспертизой, становится ясно, что социальная реабилитация тут, скорее всего, ни при чём. И есть другие способы улучшить статистику.

Екатерина Сухоставская – среднестатистическая жительница Саратова без связей и «волосатой лапы». Ей всего 46 лет, она одна растит дочь-школьницу и до недавнего времени работала на двух работах, «чтобы вытянуть девочку»: воспитателем в прогимназии и уборщицей в одной из управляющих компаний. Полтора года назад у нее диагностировали опухоль мозга. А в июле провели операцию по удалению менингиомы. У операций на мозге есть такая особенность: трепанационное окно протезом или удаленной ранее костью закрывают не сразу. Нет, человек не ходит с открытой раной, место операции затянуто кожей и чем-то напоминает младенческий родничок. Только вот родничок зарастает, а трепанационное окошко – нет. Его размер у Кати 7,3 см на 6,2 см.

Через какое-то время эту дыру в голове должны были закрыть, но что-то пошло не так, и рана загноилась. Последовала еще одна операция.

А в ноябре 2014 года Екатерина впервые прошла медико-социальную экспертизу, где ей дали третью, рабочую, группу инвалидности.

Из прогимназии пришлось уволиться.

– Я сама понимала, что с маленькими детьми я работать в этом состоянии не смогу, да и начальство боялось, что со мной может что-нибудь случиться, – рассказывает Екатерина. – Меня, конечно, очень поддержали, но оставить на работе не могли.

И я взяла полторы ставки в ТСЖ – мыла подъезды.

Екатерину заверили, что перенесенная ей операция – рядовая, после нее вполне можно восстановиться. Но, к сожалению, через год после операции Катино состояние ухудшилось. В сентябре у нее случился первый инсульт, а в октябре она перенесла второй – с кровоизлиянием в мозг. У нее пропала речь, стала плохо двигаться правая рука.

Лечение в 6-й горбольнице дало результаты – речь стала возвращаться. Но говорит Екатерина до сих пор с большим трудом. Кроме того, она практически перестала понимать напечатанный текст, ей трудно даются цифры. Чтобы назвать число, она начинает считать от одного и до нужной ей цифры, которая поможет вспомнить. Большая проблема для нее назвать, к примеру, очередность времен года. Когда она рассказывала про инсульты, она говорила: «Было лето, а потом... ну вот они идут – зима, зима, зима, а потом лето, а после...» При этом у нее еще есть ряд сопутствующих заболеваний, одно из которых – гипертония третьей степени – значительно повышает риск таких инсультов в будущем.

И в таком состоянии – с отнявшейся правой рукой (диагноз звучит как «умеренный правосторонний гемипарез»), с частичной моторной афазией (частичная потеря возможности говорить), с незакрытым трепанационным окном в черепе – она повторно предстала перед экспертами медико-социальной экспертизы.

Эксперты вынесли вердикт: группа инвалидности у Сухоставской остается прежняя – третья, рабочая. Кроме того, эксперты отметили, что в реконструктивной хирургии Екатерина не нуждается, как не нуждается в профессиональном переобучении (а чему вы можете научиться?). При этом, естественно, в заключении МСЭ даны рекомендации по условиям возможного труда. В частности, противопоказан тяжелый физический труд, рекомендованы легкие и средней тяжести виды труда в свободной рабочей позе, вне шумных помещений, без ночных смен и машинно-ручного труда, а также профессии, связанные с подготовкой информации, оформлением документации.

– Мне психолог на МСЭ дала задание пересказать басню «Стрекоза и муравей» (у Кати стрекоза звучит как «ждрекоха». – Прим. авт.), – рассказывает Сухоставская. – Ну, все знают содержание, и я знаю. Но я не могу рассказать как автор. Даже четыре предложения не могу сказать. Я ей сказала, что он жив, покусен, и они все дружат. «Вот это да, – сказала мне психолог. – Вот это пересказ».

Я спрашиваю у них: кем я могу работать? Ну кем? А они мне говорят: архивариусом или вахтером.

«Вахтер» у нее звучит как «вахрёр», а слово «архивариус» мне переводит Катина мама. Многие слова, особенно сложные – «реабилитация», «трепанация», «рекомендации», – Екатерине произносить очень трудно. Вместо этого получается набор звуков, и о том, что за слово пытается сказать Катя, иногда можно догадаться по контексту. Если мы с ее мамой не понимаем сразу, она начинает объяснять. На бирже труда (а Катерина ходит туда регулярно) она спрашивала, нельзя ли ей работать лифтёром. «Лифлёр» – слово, нам совсем непонятное. И вокруг него тут же образуется своя история: ездить, цифры, первый, второй, третий этаж. «Лифтёр» – первой догадывается Катина мама.

На бирже над ней только посмеялись: вы же путаете цифры, куда вам лифтёром?

Вахтёром и архивариусом она тоже быть не может. Ни на звонок ответить, ни записать что-либо у нее не получается. Работать с документами? Но как, если она практически не воспринимает печатный текст?

– Я начинаю читать, понимаю, что всё неправильно, начинаю сердиться, – объясняет Катя.

Она смотрит на заключение МСЭ, долго щурится, потом с трудом по слогам читает «абретатация».

– Вы поняли, что я прочитала?

Я отрицательно мотаю головой.

С тех пор как у Екатерины начались инсульты, она всё время находилась на больничном. После медико-социальной экспертизы больничный лист ей все-таки закрыли, а в трудовой появилась еще одна запись: с ней прекратили трудовой договор, поскольку у работодателя нет для нее работы, которую она была бы способна выполнять.

В итоге работы нет, а работать надо – эксперты же врать не станут. А еще эксперты на МСЭ объясняют, что вторую группу они ей дать не имеют права, потому что правила ужесточились. И отсылают ее на биржу. С гипертонией, открытым трепанационным окном и очень плохой речью.

– Я когда пришла в первый раз вставать на биржу труда, уже после того, как меня уволили из ТСЖ, просидела в очереди три часа, – рассказывает Катя. – Там общая очередь, никто не делит нас на инвалидов и неинвалидов. Принесла все документы. У меня их приняли. Сказали – приходите завтра, с вами будет работать ваш инспектор. Вакансию мне, правда, всё равно найти не могут и начинают спрашивать меня о моих предпочтениях. Но мне везде отказывают.

Мы разговариваем с Катей в больничной палате – в отделении нейрохирургии 6-й городской больницы. Ее дочь только что ушла домой, рядом осталась только мама. Вообще-то мы договаривались встретиться у нее дома. Но в тот день ее госпитализировали. Она рассказывает, как вышла в магазин – купить себе творожок и корм коту. Уже подходила к подъезду, но отключилась. Через некоторое время очнулась, встала, отряхнула с себя снег и пошла домой. И только дома обнаружила, что у нее вся одежда в крови: когда она потеряла сознание, она упала и ударилась головой то ли о скамейку, то ли об урну: оказывается, это был эпилептический приступ. Врач объяснил, что ее «догоняют» последствия операции. В результате падения Екатерина еще заработала себе ушиб головного мозга.

Оказывается, такой приступ может застать ее где угодно – дома, на улице, в любом учреждении, да хоть на той же бирже труда, куда она исправно и регулярно ходит узнавать насчет вакансий. Ей в обязательном порядке надо пить противосудорожные препараты и беречь себя. Но Катя всё равно очень беспокоится: встречаться с инспектором биржи нужно регулярно. А она лежит в больнице.

Уже когда Екатерина попала в стационар, ей позвонили из, как она говорит, главного МСЭ и пригласили второго декабря на медицинское освидетельствование. «Дескать, вы считаете, что вам положена вторая группа». Но Катя не может никуда поехать, поскольку она лежит в стационаре и врач запрещает ей вставать. А приедут ли сами эксперты в больницу или отмахнутся от нее как от очередной надоедливой пациентки – это еще вопрос.

Чем закончится эта история, сказать трудно. Но она весьма показательная: если ты рядовой гражданин нашей страны, если у тебя нет связей, друзей и «волосатой лапы», то случись что с твоим здоровьем, участь твоя незавидна. Поскольку то время, которое ты должен тратить на выздоровление и реабилитацию, ты спускаешь на борьбу с системой, на хождение по учреждениям, на попытки доказать, что ты не верблюд.

Социальная реабилитация инвалидов – это одна из приоритетных задач государства. Надо включить людей с ограниченными возможностями здоровья в социум, чтобы они не страдали от одиночества. Вот такой хитрый способ, оказывается, есть – можно одновременно социализировать инвалидов, заставляя их проходить все круги ада, и подправлять статистику: кому-то вместо второй группы давать третью, а кому-то, видимо, вместо третьей никакую. Так и живем.