Спектакли и не спектакли

Октябрь по традиции необычайно насыщенный месяц для Саратовского государственного академического театра драмы. На минувшей неделе в выходные зрители познакомились с очередными премьерами – «Танцем Дели» по Ивану Вырыпаеву на малой сцене и «Прошу театр не посещать» на большой.

И все сны в один

«Вы хотите узнать, что такое танец «Дели»?» – спрашивает женщина в белом, разместившаяся на крайнем месте верхнего ряда. Сидящие немного смущаются, словно человек, внезапно поднявший голос из зрительного зала, поступил против правил: актеры должны играть, зрители – наблюдать. Женщина нетерпеливо повторяет вопрос: «Ну, так вы хотите узнать, что такое танец «Дели»?» Раздаются робкие ответы: да, хотим. И тогда женщина начинает рассказывать, потом встает и спускается на сцену.

Конечно, это никакой не зритель, а актриса театра – Дарья Родимова – один из шести героев, что будут играть в «Танце Дели». Это не последний случай, когда спектакль будет провоцировать публику и обманывать ее. Да и не первый – еще до того, как Дарья заговорит, раздадутся звонки и громковатое бормотание. «Ну, опять кто-то не выключил телефон», – возможно, с досадой поначалу подумаете вы, а потом поймете, что это не так...

«Танец Дели» – это постановка молодого режиссера Юрия Николаенко, который, к слову, занимался и сценографией с музыкой. Но о Николае чуть позже, а пока расскажем о том, какую историю поведал нам «Танец Дели», заявленный в программе как «семь коротких пьес». Молодая женщина Катя (Ирина Искоскова) ждет в больнице новостей о состоянии матери (Елена Блохина). Запыхавшаяся женщина, подруга матери – театральный критик (Алиса Зыкина), – сообщает трагическую весть. Но Екатерина воспринимает это, по собственным словам, спокойно, хотя на деле спокойным ее поведение не назовешь.

Она начинает говорить с подругой матери, время от времени отмахиваясь от надоедливой медсестры (Светлана Москвина), назойливо предлагающей подписать бумаги о том, что родственники не будут делать вскрытие. В разговоре Екатерина вспоминает про одного молодого человека, который некогда наслаждался ее танцем, беседа плавно переходит на него, а потом сам Андрей (Александр Каспаров) появляется в больнице, чтобы услышать признание в любви. Таковы события первой пьесы.

Во второй молодая женщина Катя (Ирина Искоскова) ждет в больнице новостей о состоянии матери (Елена Блохина). Запыхавшаяся женщина, подруга матери... стоп-стоп! Об этом же уже говорилось, скажете вы. И будете правы. Вторая «пьеса» скопирует по содержанию первую практически полностью, третья и далее так же что-то будут брать, но уже в гораздо меньших объемах.

Жанровое определение «семь коротких пьес» во многом лукавит. Пьеса-то одна, просто каждый раз меняются обстоятельства и герои, которые живут и умирают. Недаром одна из интерпретаций танца «Дели» – это сон (из реплики Дарьи Родимовой в конце спектакля: «Один сон на всех. Когда мы спим, мы все равны. Со сна начинался и сном заканчивался ее танец»). А сон – это территория иррационального, где всё переплетается и смешивается.

«Танец Дели» напоминает клубок (общая история), из которого торчат иголки – болевые точки каждого персонажа, которые воплощаются в своей отдельной короткой пьесе. Так, театральный критик недовольна тем, что прожила не свою жизнь; мама Кати – тем, что дочь, в отличие от нее, реализовалась; Андрей разрывается между чувством и долгом, и даже глупая и упертая как баран медсестра в какой-то момент «сыпется» и рассказывает залу, что, начав работать в больнице, она поняла, что такое смерть. Больница становится домом, где разбиваются сердца.

Главное отличие «Танца Дели» Николаенко от «Танца Дели» Вырыпаева (я беру даже не столько пьесу, сколько одноименный фильм) в том, с каким настроением подходят режиссеры. Если Иван сумел превратить кино в ту же театральную постановку с минималистичным антуражем (все герои сидят на одной и той же койке) и сдержанной эмоциональностью, то Юрий развил действие почти до фарса. И дело совсем не в том, что в театре играют иначе, просто такое видение у Николаенко: Екатерина больше говорит, что чувствует себя спокойно, узнав трагические вести, однако у нее практически истерика; театральный критик, предвещая признание в том, что она прожила чужую жизнь, со смаком пародирует поведение зрителей; медсестра, в отличие от наивной, но добродушной, в общем-то, девочки в фильме Вырыпаева, здесь предстанет безэмоциональной кукольной блондинкой с ненастоящей улыбкой и говорящей так, будто надышалась гелием (в итоге на сцене появится баллон); Андрей половину спектакля ходит как в тумане, разрядившись еще более жутким, чем в фильме танцем Освенцима.

Насчет Освенцима, кстати, – это тоже одна из провокаций спектакля. Помните знаменитые фразы Теодора Адорно «Писать стихи после Освенцима – это варварство...», «После Освенцима любое слово, в котором слышатся возвышенные ноты, лишается права на существование»? Спектакль постоянно спорит с этим утверждением:

Медсестра. Что, и Освенцим тоже танец?!

Андрей. А почему вы вспомнили про Освенцим? <...> У вас, что, родственники погибли в Освенциме?

Как видите, вопрос застает врасплох, и реакцией на него является ответный вопрос о родственниках. Не кощунство ли над мыслью Адорно? Едва ли, потому что герои говорят: надо просто отпустить, позволить всему быть, и Освенциму в том числе. Некое проповедничество есть не только в этом моменте, но и в других, однако Николаенко довольно умело снижает пафос Вырыпаева (великолепная придумка режиссера – нацепить пакеты на вентиляторы, стоящие на заднем плане: так же не могут быть свободными и герои спектакля, за исключением Кати). Если фильм все-таки стал проповедью, то в спектакле Юрий этому не позволил свершиться. Хотя, как он заметит после сдачи спектакля, все-таки пока в постановке больше драмы, чем драматического фарса. Впрочем, спектакль делался очень быстро, 20 дней, и у него еще будет возможность отстояться.

Обращение к публике

Именно так позиционируется премьера «Прошу театр не посещать». Я специально не употребляю слово «спектакль» в отношении этой постановки, поскольку им, в сущности, это действо не является: в течение примерно часа и пятнадцати минут вся труппа театра поочередно читает стихи о театре, актерах и режиссерах. Кто-то – один раз, кто-то – два раза с перерывами, а Григорий Аредаков, художественный руководитель театра, в виде исключения читает два стихотворения подряд.

«Обращение к публике» решено в минималистичных тонах: основную часть действа занимают непосредственно чтения. Актеры выходят в строгих костюмах, актрисы – в красивых платьях. Больше на сцене ничего нет, только на экране сзади может идти видеоряд, например, с рисунками Владимира Викторовича Аукштыкальниса или фотографии Блока или Олега Янковского.

«Прошу театр не посещать» открывается с того, что актеры выходят справа и слева на сцену и начинают наблюдать, как на экране появляются фотографии их коллег. Сначала нынешних, затем – недавнего прошлого, в конце – Ивана Слонова и всех тех, с кем ассоциируется становление театра. Последняя фотография – бесценна: это самый ранний снимок труппы из всех, что сохранились. В дальнейшем чтения стихов будут прерываться видеоработами о том, более раннем театре Слонова и великих спектаклях и артистах, благодаря которым он прославился: Сергей Бржеский, Валентина Ермакова, Павел Карганов, Степан Муратов, Дора Степурина и многие другие. Потом уже придет очередь современного театра, и во втором ролике мы увидим нынешних артистов – от мэтров Григория Аредакова и Александра Галко до молодой Вероники Виноградовой, совсем недавно сыгравшей свою первую серьезную роль.

А что же сами стихи? Это классика русской литературы от начала XIX века и практически до наших дней: Вяземский, Некрасов, А. К. Толстой, Блок, Брюсов, Сологуб, Багрицкий, Эренбург, Барто, Самойлов, Ахмадулина. Стихи не всегда равноценные, но непременно перекликающиеся с театром, актерами и режиссером, культурой этого искусства. Игорь Баголей, читая Михаила Зенкевича, долго не вступает, словно забыл текст, а потом едко замечает: «Здесь всё предрешено. Ты выйдешь на подмостки, герой или простак, иль шут, или король. Твой монолог избит, твои остроты плоски, но до конца веди заученную роль». А затем постоянно поучает актера: «не забывай о том, что из суфлерской будки доносится к тебе настойчивый подсказ», «так дешевы хлопки. Не обольщайся ими», «всё ж лучше, если б роль досталась покороче». Вера Феоктистова вслед за Сологубом говорит: «В этом городе дела актеров и актрис, хоть из кожи лезь, пойдут всё хуже и хуже», – чем вызывает смех зала. А вот Зоя Юдина цинично цитирует «Актрису» Некрасова: «Рассчитаны движенья наши. Суфлер – вот наше волшебство. И сами мы, кумиры ваши, – актеры, больше ничего!»

По всей видимости, «Прошу театра не посещать» станет чем-то вроде презентации театра, его визитной карточкой. Во всяком случае проект, задуманный и воплощенный заведующей литературно-драматургической частью Ольгой Харитоновой, участвует, наряду с любимым публикой «Уродом», в фестивале Янковского. Только там, на афише фестиваля, он уже позиционируется как «композиция по стихам русских поэтов».