«К порокам снисходителен…»

Оценить
Саратовского губернатора сравнили с Людовиком XIV – не без изрядной доли сарказма

Алексей Давыдович Панчулидзев дольше всех саратовских губернаторов занимал этот пост (1808–1826 гг.). При нем в городе были открыты типография при губернском правлении, приготовительные классы гимназии, затем первая гимназия, деревянный театр, в котором играли крепостные губернатора, гостиный двор. К тому же Панчулидзев вошел в историю как губернатор, который нередко путал собственный карман с губернским. В мемуарах разных лиц этому саратовскому губернатору уделено немало внимания.

Протоиерей Н.Г. Скопин, автор «Записок дневных о делах и вещах достопамятных», лично знал Панчулидзева. Скопин описывает факты, которые касались приезда в Саратов в 1808 г. сенатора О.П. Козодавлева. По официальной версии, тот прибыл в город для борьбы с распространением чумы. Приезд сенатора, видимо, был инспирирован Панчулидзевым, который после успешного завершения «борьбы с чумой» получил повышение по службе – был назначен губернатором Саратовской губернии (до этого он занимал пост вице-губернатора). Язвительное отношение Скопина к мнимой эпидемии и мерам по ее «прекращению» вполне очевидно: «Сенатор содействовал весьма много к прекращению чумы… Сенатор жил да пировал». Пребывание Козодавлева в Саратове длилось с конца февраля до конца мая 1808 года.

Знаменитый мемуарист Ф.Ф. Вигель, современник Панчулидзева, тоже оставил свои заметки о нем. В его воспоминаниях встречается описание внешности губернатора: «Он сам своею особой был вовсе не любезен; мал ростом, бледен, долгонос, угрюм и молчалив…» Характеризуя личные качества саратовского губернатора, Вигель на первое место ставил «разумное тщеславие». По его утверждению, Панчулидзев «…ко всем порокам был более чем снисходителен, смотрел на них одобрительно, всех запятнанных людей утешал своим участием…». По мнению ироничного мемуариста, губернатор «не восставал даже против честности, никогда не преследовал ее, почитая ее весьма извинительным заблуждением ума…».

Особое внимание Вигель обращает на то, каким образом Панчулидзев умел снискать благожелательное отношение к себе со стороны высокопоставленных чиновников, приезжавших в губернию. В его обширном загородном доме всегда находилось место «для всех приезжих из обеих столиц и других провинций». Мемуарист называет дом губернатора «очарованным замком», который «служил гостиницей и ловушкой» для них: во время пребывания в городе столичные чиновники пользовались «помещением, освещением, столом и прислугой» в доме Панчулидзева. К услугам гостей были и развлечения – библиотека, оркестр, конюшня и псовая охота.

Мемуарист указывает и на источники, из которых Панчулидзев черпал средства. По его мнению, «продажа горячего вина» была не на последнем месте среди источников его доходов. Важной статьей получения барышей было присвоение предназначенных для казны средств от добычи соли на Эльтонском озере.

Саратовский чиновник К.И. Попов в своих мемуарах повествует об отношении Панчулидзева к подчиненным: «Он имел характер тихий, кроткий, всех принимал благосклонно, от поселянина до приказного, высших лиц с деликатностью и утонченностью; выслушивал просьбы кротко, с каким-то особенным радушием, без всякого строгого и презрительного взгляда. На него каждый смотрел с любовью, как на отца».

Жил Панчулидзев с большим комфортом, в его доме была сотня крепостных слуг. Ежедневно у него обедали 15-20 «посторонних лиц». Это были уездные чиновники, приезжие помещики, купцы, а кроме того – чиновники губернаторской канцелярии. А те чиновники, которые не имели приличного образования, не могли позволить себе хорошо одеваться, поддерживать беседу в обществе, не обзавелись семьей, – попросту жили в доме губернатора. Проштрафившихся чиновников губернатор изгонял из своей канцелярии в канцелярию губернского правления, где жалованье было намного ниже, а условия службы хуже.

В автобиографических заметках нашего знаменитого земляка Николая Гавриловича Чернышевского тоже нашлось место Панчулидзеву. Характеризуя саратовского губернатора, он вкладывает весь свой сарказм: «Алексей Давыдович был и великодушен, благодетелен и благотворителен, как Людовик XIV… помогал бедным, хотя бедных не могло существовать в правление Алексея Давыдовича, но все-таки он помогал им щедро; отирал слезы страдающих, защищал угнетенную невинность…».