Зомби ходят среди нас. Как выглядит принудительная изоляция возвращенных на родину граждан

Оценить
Зомби ходят среди нас. Как выглядит принудительная изоляция возвращенных на родину граждан
Фото Гульмира Амангалиева
Журналистка Гульмира Амангалиева после 6 месяцев проживания в Великобритании вернулась в Россию, где ее ждал карантин в подмосковном санатории. Рассказывает о бюджетном отдыхе за госсчет в короновирусные времена и «России 1» вместо физиопроцедур.

The storm will pass

«Здесь, именно в этой аудитории, до вас сидело 17 студентов из Уханя», — отстраненно, с созерцательностью буддистского монаха сообщил о неминуемости накрывающего трындеца наш преподаватель Эндрю. Это был конец января, студенты со всего мира только вернулись в Оксфорд после рождественских каникул.

Спокойствие от того, что трындец неизбежен, передалось и нам. Через пару недель Эндрю делал фейспалм, когда обсуждал визит Бориса Джонсона в больницу с первыми коронавирусными больными, которым тот добродушно жал руки (никаких вам желтых скафандров). Еще через месяц Эндрю уже ничего с нами не обсуждал, потому что занятия в универе отменили.

Мы следили за новостями. 7 марта коронавирус подтвердили у одного оксфордского студента. К 9 марта их стало двое, через четыре дня в три раза больше. Симптомы обнаружились у исследовательницы, накануне читавшей нам доклад в небольшой аудитории.

В конце февраля наш коллега сообщил что, имея мягкие симптомы, получил положительный результат на тест. Сложилось впечатление, что зомби ходят среди нас, может быть, я и сама уже зомби — неминуемый трындец, в конце концов, неминуем…

По-настоящему я почувствовала все масштабы апокалипсиса когда в один вечер отменили концерт в пабе, а на следующий — вечеринку в нашем колледже. Тогда мы с коллегами еще могли собраться в полупустом пабе и соглашались:

— Нет, ну если закроют и пабы, для британцев это будет национальная катастрофа…

— Надеюсь, до этого не дойдет.

Это было за неделю до того, как Борис заявил о закрытии пабов, ресторанов и ночных клубов. «Некоторые люди, конечно, могут испытать желание выйти сегодня вечером в последний раз, и я говорю вам: пожалуйста, не надо» — попросил премьер-министр. (Логично предположить, тот вечер я провела, присосавшись к последней пинте эля, то же сделали многие другие, так что паб был набит под завязку).

Очень быстро ситуация приняла серьезный оборот — число жертв стало исчисляться сотнями. Закрыли все то, еще оставалось открытым — кроме аптек и продуктовых магазинов. Страну накрыл полный локдаун.

Борис Джонсон разрешил выходить из дома для занятий спортом, прогулки или покупки продуктов и медикаментов. Прохожие, встречаясь на улице, очерчивали полукруги. Люди в масках и противогазах дисциплинированно выстраивались в очередь на расстоянии двух метров перед входом в аптеки и супермаркеты. 

Очередь в аптеку. Численность человек внутри лимитирована

Приятным ритуалом стали вечерние аплодисменты на улице и из окон сотрудникам национальной системы здравоохранения. На окнах вывешивали оптимистичные детские рисунки с радугой: The storm will pass (буря пройдет). 

Мой образ жизни изменился, но в целом по-прежнему меня устраивал: вместо занятий в университете — книги и фильмы, вместо посиделок в пабе — прогулки и пробежки на свежем воздухе. Я принимала жизнь такой, какая она есть — да и как на нее можно жаловаться, если ты находишься в Оксфорде, самом прекрасном городе на земле?! 

Последние дни в Оксфорде. На прогулке

Эвакуация

Мои коллеги тем временем спешно собирали чемоданы и, не успев попрощаться, бежали в переполненный аэропорт и улетали последним рейсом до того, как границы начали закрываться.

В России долгое время число новых случаев оставалось относительно невысоким. В середине марта я решила обменять свой билет с вылетом в Россию 20-го апреля на более раннюю дату. Поскольку онлайн это было сделать больше нельзя, а дозвониться до горячей линии было невозможно, мне не оставалось ничего другого как приобрести новый билет на 31 марта.

Увы, коронавирус подкрался и к России. 27 марта, в пятницу, Россия официально закрыла границы. На выходных Аэрофлот, как ни в чем ни бывало, продавал билеты в оба конца на избранные направления, включая Лондон. На горячей линии авиакомпании уверяли, что летим по плану. Но в конце рабочего дня в понедельник, 30 марта, Росавиция решила, что вывозные рейсы нужно сворачивать к чертям. Контрольный звонок в Аэрофлот подтвердил, что нет повода для беспокойства — «пока все по плану».

В одиннадцать вечера за день до вылета на мою почту пришло письмо от Аэрофлота: «ваш рейс отменен, перебронирование будет произведено автоматически». «Ну окей, — подумала я, перевернувшись в полусне на другой бок, — то есть рейс отменили как регулярный и перевели в вывозной. Мне ведь пообещали, что все будет ок».

На следующее утро я, навьючив на себя два чемодана и рюкзак, добралась на перекладных из Оксфорда до Хитроу…  чтобы прочитать на табло, что мой рейс отменен. 

В аэропорту Хитроу

К счастью, вопрос с жильем был легко улажен — я вернулась в свою уютную и просторную комнату, где мне даже предложили пожить даром столько, сколько понадобится. Руководство программы стажировки, в которой я участвовала, обещало оказать всяческую помощь. Британское правительство соглашалось продлять визы для иностранцев, вынужденных остаться в стране. Посольство России в Лондоне увещевало: мол, вывезем всех, кому надо уехать, но приоритет будет даваться залетным краткосрочным визитерам, а не долгоживущим. Дата моего возвращения на родину оставалась интригой. 

Однако уже на следующий день, 1 апреля, приятный голос сообщил: «Здравствуйте, это ГульНАра? Звоним из посольства. Скажите, не хотели ли бы вы полететь домой завтра?» Я согласилась. Потом подумала: шутка — зачет! Потом вспомнила, что по чисто российской привычке меня обозвали Гульнарой (хотя со дня рождения ношу имя Гульмира) — все в порядке, запахло родиной…

Это был шанс на миллион, ведь неясность пугала. Через два дня родина окончательно откажется от своих граждан, оставшихся за рубежом — а потом опять скажет, что «своих не бросаем». 

Сюрприз для шелупони

Моя попытка выезда номер два не предвещала ничего дурного. На стойке регистрации приняли мой багаж напрямую до Саратова. В салоне самолета нам раздали памятки о домашней самоизоляции. Мы также заполнили бланки со своими данными для всяких там контролирующих органов.

С посадкой в Шереметьево в двенадцатом часу ночи началось интересное. Пассажиров попросили остаться на своих местах, и женщина, замурованная в защитный костюм, прошлась между рядами и нацелила на лоб каждого пистолет-термометр. Москвичей с пропиской попросили к выходу, остальные остались.

— Сначала Москву, потом всю рвань… — объяснял по телефону сидящий недалеко пассажир.

Другая пассажирка жаловалась бортпроводнице:

— Вот говорят: два метра дистанция — а тут где два метра?! Эти маски — как мертвому припарки, носишь только, чтоб не приставали…

— Как в том анекдоте: кровать метр восемьдесят, а муж спать на полу не хочет, — вторила ее соседка.

— На Сахалине загнали весь самолет из-за границы в больницу, по десять человек в палату — здоровых и больных. Сказали: сами виноваты, не хрен было кататься! — делилась слухами пассажирка с другого кресла.

Примерно через полчаса нам разрешили покинуть самолет.

После паспортного контроля протянулся долгий хвост, в голове которого толпились люди в костюмах космонавтов и полицейские в масках. Ребенок спал поперек чемодана, пока его мать заполняла бумаги. 

В аэропорту Шереметьево

Часа через полтора очередь дошла и до меня. Женщина-космонавт попросила прочитать бумаги и проставить пару подписей. Там между строк сообщалось, что согласно свежему постановлению главного санитарного врача, я на две недели помещаюсь под обсервацию в подмосковный санаторий в поселке Рузский… Штраф за невыполнение постановления — пятьсот рублей. Наказание за распространение заболевания — от восьмидесяти тысяч рублей до пяти лет лишения свободы, ткнула в текст латексным пальцем «Валентина Терешкова».  

Направление на обсервацию в санаторий

За другим столом сидели пятеро ее коллег с околоземной орбиты, работа которых заключалась в том, чтобы брызнуть пассажиру на руки антисептик со словами «это все, зачем мы здесь». Никакого тестирования не проводилось. 

Это был первый день и второй рейс в Шереметьево, на который распространился принудительный карантин. Тут и там слышались вздохи:

— Как чувствовал! Надо было оставаться…

— Хочу обратно в Лондон!

— Почему это москвичам можно домой на домашнюю самоизоляцию, а нам нельзя? Потому что мы шелупонь?! — негодовала женщина.

— Все вопросы главному санитарному врачу, мы только исполняем, — отпирался человек в форме.

 Единицы отказывались от «отдыха» за счет бюджета, но им грозили штрафами и суровыми последствиями. Ко мне подошел полицейский и, сощурив глаза, ухмыльнулся из-под маски:

— Вы уже определились: едете ли вы домой, со штрафом — или в санаторий?

— Конечно, отдыхать за государственный счет, — отвечала я.

Это моя первая в жизни бесплатная путевка в санаторий. 

«Проводят тут две недели и едут домой отдохнувшими»

В середине ночи полицейские рассадили нас по микроавтобусам и отправили в добрый путь. Водитель и его приятель, заглядывая в навигатор, матерились, ехали, останавливались покурить, кому-то звонили, снова матерились и ехали.

Золотые огни Собянина сменились редкими огоньками вывесок «кафе-бар-шиномонтаж» и прочей придорожной романтикой, о которой я так скучала на чужбине. Вначале мы подумали, что за наш космополитизм нас просто закопают в лесу, а может, что пострашнее — заставят слушать антикоронавирусный молебен и всем целовать одну икону. Потому что дальше пошли лесные чащи, проехали церковь.

К счастью или нет, часа через два приветливо заблистала колючая проволока на ограде санатория, в который мы приехали… 

Ограда санатория

«У нас тут никто не болеет. У нас тут проводят две недели и едут домой отдохнувшими», — радушно встретил нас человек белом защитном комбинезоне, тяжелой маске и очках как для ныряния. 

Меня и еще одну пожилую женщину проводил в комнату такой же белый комбинезон. Я осмотрелась: четыре койки с тумбочками, бойлер с водой, телевизор, отдельная душевая и туалет. «Я вас пока закрою до завтрака», — деликатно сказал комбинезон, и провернул ключ в двери с другой стороны.

Так началась моя принудительная коронавирусная изоляция, о которой я стала вести дневник. 

Комната в санатории

День первый:

В девять утра постучали. Люди в защитных костюмах приставили пистолет-термометр ко лбу, оставили еду в пластике, и снова закрыли снаружи дверь на ключ. Повторили то же самое в обед и вечером.

 
 

Тут почти all inclusive. В нашем лакшери номере есть даже балкон, но он закрыт. Зато открываются окна, и дышать свежим воздухом пока можно безнаказанно.

Я делю комнату с бабушкой 75 лет, которая ездила в Лос-Анджелес и возвращалась с домой с пересадкой в Лондоне. Других расселили по трое-четверо, а ей сделали скидку в силу возраста и больше никого к нам не подселяют. Бабушка, «чтобы что-то говорило», весь день держит включенным канал «Россия 1» — я придерживаю крышу, чтобы не полетела. Прослушала ее историю о дочери, реализовавшей американскую мечту не жить в России. У соседки астма, но у обоих из нас не видно никаких симптомов вируса. 

День второй:

Коллега прислал фото, как проходит его обсервация по возвращению домой в Японию. Поместили в уютный номер в отеле, оставили градусник, вешают пакет с едой на ручку двери. Дверь, кстати, снаружи не закрывают на ключ — просто попросили не гулять без надобности. Такая государственная халатность! 

Условия обсервации в Японии (фото коллеги)  
Условия обсервации в Японии (фото коллеги)

Кроме того, коллега сразу прошел PCR-тест и ждет результатов. Нас пока так и не тестировали (хотя в аэропорту обещали протестировать три раза за все время обсервации). Ответили, что возьмут анализы на коронавирус, как и у всех «надомных» любителей завозить заразу, только на десятый день.  

День третий:

Коллега из Токио рассказал, что получил результат теста — отрицательный. Теперь он может идти на все четыре стороны, нет смысла его держать и тратить деньги налогоплательщиков.

Даже в Казахстане, как рассказал другой коллега, оказавшийся в схожей ситуации, тестируют в первый же день. В нашей супердержаве, помогающей Италии и США, так не заведено.

Зато если у меня что-то и есть, к десятому дню возможно уже пройдет (в противном случае можно валить на бабку).

Другой повод позавидовать соседям: коллега из Астаны тоже довольствуется изысканным меню в лучших традициях советских больниц, но получает добавку и булку с какао на полдник. У нас такого нет, порции небольшие. Зато не растолстеешь.

Разнос еды — главное событие дня. Вчера и сегодня завтрак принесли около одиннадцати, обед — около трех пополудни. На замечание, а нельзя ли попозже, в ответ крик души: вас тут навалом, а нас мало — два часа уходит, чтобы разнести еду и выслушать нытьё каждого! (интерпретация моя). 

Питание

Еду не закажешь и не попросишь персонал — объясняют, что сами «не выездные». По всем вопросам сотрудники велели обращаться напрямую к главврачу — но у него, как у нормального человека, выходные. Кто-то самозабвенно барабанит в закрытую дверь, но это бесполезно.

Еще тут ужасно медленный интернет — и мобильный, и вай-фай. Даже сообщения в мессенджере не отправишь с первого раза. Почти не поработаешь и не посмотришь фильмы — только Россия 1 в качестве физиопроцедур… Я пока спасаюсь: слушаю истории бабушки, повторяю за ней упражнения для спины, читаю привезенные книжки и веду эти заметки.

Да, и не хватает ерша для унитаза. Ну, это я уже разбалованная…

(Продолжение следует)